Обсуждение эпизодов 4.2 - Праздник урожая

Название обсуждаемо.

В сюжете не помешала бы какая-нибудь побочка, на любую тему, хоть романтика.

Глава 1.
Зачин в Виретте. Вероятно, в форме вызова Василиска в Эмдах Гар без объяснения причин – пусть знает, что накосячил, но до последнего не знает, в чем. Что важно, нужно выстроить диалог так, чтобы сразу на коротком отрезке текста показать, что Василиск и КД друг с другом на ножах и по каким поводам – у одного амбиции и практическое правление Фернасом, опыт и репутация, а другой это все не признает за истинным магом и ставит его на место своего слуги.
Суть диалога такова – разведка донесла КД, что в Засратовской губернии нашли несколько опустевших селений, а в них несколько тел в пятнышко, где остальные - неизвестно. Этих сведений достаточно, чтобы КД решил посмотреть лично, так как банально не доверяет эпидемиологические изыскания местным дикарям. А Василиска с собой взял из вредности, помучить местными дорогами и своим обществом.
Заканчивается отъездом на место происшествия, в Засратов, чтобы совместно позаниматься эпидемиологией.

Глава 2.
Вот здесь выясняется, что Вася что-то знает и что-то мутит, например, отправляет гонца вперед – чтобы предупредить своего доброго друга, что тот заигрался в чумного доктора.
И вот здесь не помешало бы воткнуть обширный диалог, в котором обрисовать позиции и мнения Васи и КД на всю политику Виретта и их положения. КД мельком говорит, что Васю использует его мать, а в чем именно - не говорит, просто потому что сволочь.

Глава 3.
Приезд на место первые контакты с аборигенами. Находятся остальные трупы – бодро идут к местному областному центру, толпой, все в пятнышко. Просят у КД их исцелить, он их послал в пешее эротическое и приказал Василиску сделать из них статуи. В Фернасе появляется новая скульптурная группа с мясом внутри.

Глава 4.
Герои бодро добираются до логова мудака, Василиск придумал на месте, чем отвлечь КД, а сам отправился к своему старому приятелю с вопросом втф, на который тот пояснил, что выводил заразу от крыс, и естественным вопросом, какого черта не остановил тех зараженных. А синемордый только плечами пожал – мол, ему монопенисуально, пусть кого хотят, заражают, бабы новых нарожают. И вот тут на выбор Васи – бросить все и свалить, отдать ублюдыша КД на съедение или прибить самому.

Пусть здесь валяется, не хочу с флешками носиться.

Свернутый текст

Интерлюдия I. Гости едут
На Седьмягу приморозило, стало быть, снова будет трепать осень землю, как стервенелая псина, без покоя и без остановки – зима не зима, лето не лето, сырость промозглая, солома гниет и дожь все, дожь лупит, а земля сухая, не принимает его, не встречает, озлобела совсем, наказывает, но кто ж виноват? Сыскать бы мразя, да поставить каяться, но Мирен говорит, что не сыщем, что не колдуны виноваты и не ведьмачки порчу напустили, нет больше ни ведьмачек, ни колдунов, никого нет, только земля сухая скалится, да мы, дураки, перед ней все кланяемся. Мертвой кланяемся, а она и не видит уже. Страшно было бы, но бояться некогда. Перешли на Верхние Поля, там пока берется землица, мокнет в дожже, червей родит, корни и ягоды, ржу да пшаницу, не пропадем. Будем как большие – пшаницей кормиться, белой да сытной, значит, в следующий год торговать не за что будет, но это тоже ничего. Бывало уже, Палесья без обновок обойдется, да и женка перетерпит.
В самую рань выхожу из дому, когда еще и не светает, только затеплилось, ищу что-то на небе, а найти не могу, как будто потерялось. Звездоньки красные совсем – к беде, на кровь красные.
Была дюжина коз у нас, да увели неродки, за собой позвали прошлой зимой, выли три ночи, к самими заборам подходили, сулили что-то по своему, по-козлячьему, и убежали мои дуры, загородку сломали и ищи их теперь. Бродят, небось, пустошами, голосами тонкими плачут, страшные, небось, стали - у кого рогов не достает, у кого ноги еще одни прорезались, у кого глаз слепой и белый на щеке открылся. Неродки все пережуют, всех попортят, даже человека, говорят, с ними видели – то ли пастух их пасет, то ли сам ума лишился и бродит, траву тяжелую ест. А может, врали. Любят людишки приврать.
Звезды гаснут, а в загоне поломанном меканье слышится – чур меня! Как тут не поверить в рассказы пустоголовые, как тут не вспомнить байки ребяческие, от злобы выдуманные, на беду пересказанные. Придет туман белый как молоко – всякий там свое встретит, всякому будет забава, и пастыри неродочьи, и мертвяки бесприютные, и звери с голосами человечьими, с лицами и с руками корявыми, многопалыми.
Рассвет светает, не красный, рыжий совсем, как огонь в печи, как хвост лисий, золотой. Говорят, встретишь такой рассвет – держись за мошну, и будет достаток тебе. Стою, как журавель колодезный, за сердце взялся, где душа упрятана, держусь, рук не отпуская, а оно все мимо, все даром, только на глаза вода навернулась от света. Врут, стало быть, так пусть их.
В поле скоро идти, умываюсь водой подземной, ледяной. Кто-то вчера колодец снова не закрыл – порезвились нечистики, как бабки говорят, но в такое уже и не верит никто. Вода как вода, разве только в последние годы гнилью отдает, да то не впервой. Значит, под землей назиратель земляной помер, в воду упал, а нам-то что, все сварим да захарчим. Женка горшками шумит, дети бегают. Младшему Леску пора обутки купить, но какие обутки в такое время, будет в моих ходить до следующей зимы, так оно и полезней, раньше детишкам новую одежу не давали, порчи боялись от нового. Может, и его устерегут мои чоботы рассохшиеся, от чего-нибуди, да уберегут.
В дом зашел – теплынь, печка так и пыхает задорным огоньком, борода мокрая на глазах высыхает, кашей пахнет, и домашние вкруг чугуна собрались, но без меня не зачнут, порядок такой – пока последний к столу не придет, а я же и старшой в семье, мне и трапезу зачинать. Греча пахнет так, что брюхо голодное сводит, женка еще и шкварок где-то разыскала, с луком намешала, как бы ложку не проглотить, умелица она у меня, хотя и баба склочная.
Коша вон, на порог села, морду усатую намывает, так прогнала, замахнулась полотенцем со злобой:
- А ну пошла, падла, гостей мне тут намоешь, дармоедов!
Оно и верно, никого нам не надо в такое время, у нас свое, у чужих – свое. Приедут, весь дом переполошат. А хотя говорил староста, что едут к нам из самого Виреда гости, птицы большие, да все стервенцы – хотят моровую Ретагу увидеть, что делать будут – одному бесу ведомо, никак, в земле ковыряться, да мертвых расспрашивать. Страшное дело, все там померли, тетка моя, племяш малой был, жалко, вроде как, да каждого не пережалеть. Теперь дороги закрылы, войноватые ездят, плетьми трясут, Сколеду побили, Рувим говорит, еле живая домой пришла, сходила за ягодой, дура-бабища. А мы-то что, мы плетни солью посыпали, молились три ночи – глядишь, пронесет. Тут непонятно даже, что хужее – то ли мор тот непонятный, то ли виредские гостьюшки; мор мы знаем, как отвадить, а вот мытарей да судей солью не посыплешь в остережение.