Рисунок дерева на стене сливается в узоры, в ухмыляющуюся одноглазую рожу. Рисунок дерева на полу вырисовывается под пальцами чередой рельефов: карьер, увиденный с головокружительной высоты, щели и пыль, по которой она медленно рисует круги. Она и представления не имела, как эгоистичны инвалиды, хотя чего уж, раньше она и думать не желала о том, что они живут где-то рядом, через улицу, через дом, через стену, существа другого мира, поломанные куклы. Жанна лежала на полу, у лестницы, ведущей вниз, на первый этаж; ей было хорошо и спокойно слушать, как Фрэнсис всхлипывает внизу. Наверх та не могла подняться все два года своего одиночества; вот уж верх цинизма бросить калеку в двухэтажном домике, поделенном напополам непреодолимой для нее лестницей. Даже не прислушиваясь, Жанна знала, где она: у нижней ступени, сидит, скорчась в своем кресле, спрятав лицо в ладонях и плачет, плачет… но внутри не находилось ни сочувствия, ни жалости.
«Я знаю, откуда у тебя эти деньги! Куда ты опять ходила, шлюха?»
Она плачет, ткнувшись лбом в свои руки, все разукрашенные свежими и подживающими ранками, она терпеливо, раз за разом, делится своей кровью, но по-прежнему верит, что Жанна уходит по ночам подрабатывать проституткой. Наивная, непрошибаемая убежденность, что ей знать о голоде, который как боль? А он не затихает. Он уже пятьдесят лет не может затихнуть, что-то сломалось внутри, когда она едва не сошла с ума от трех месяцев ада, настигшего ее на земле. Очень страшный голодный ад. Она может осушить дурочку одним лишь глотком. Кровь – не волшебный эликсир, она лишь посредник. Мостик между жизнью и не-жизнью, между голодом и ожиданием голода. Им не будет покоя ни на земле, ни там, в настоящем аду, который уготован всем подлым тварям вроде Жанны-Джанет Вюрц.
«И ты тоже уйдешь? Свалишь к своим здоровым, да?.. Так убирайся сейчас, хватит!»
Круги на полу. Пыль на одежде, пыль в волосах. Жанна проводит пальцами, перечеркивая ровный ряд кругов. Никуда она не уйдет. Она не знает, куда идти и что делать, из всего, чудовищно-огромного пространства, что принадлежало ей, ничего не осталось, словно кто-то опустил перегородки в клетке и запертый хищник бьется о решетки. Она до костей хочет обглодать ненавистные руки, что сделали это, она хочет кричать от ненависти, но она молчит и рассеянно смотрит в стену. Убита и похоронена. Она помнила, как колотилась от боли, когда проснулась от того, что что-то врезалось в живот, потянулось выше, как кричала, не слыша своего крика, как смотрела в чье-то нависшее над ней лицо, и не запомнила, на кого был похож ее убийца, не поняла даже, мужчиной он был или женщиной.
- Джанет!
Кто-то плачет внизу, кто-то повторяет ее имя, словно брошенный ребенок, произнося его именно так, как она привыкла слышать от своих – с глухой твердостью первой буквы.
Ад не здесь. Где бы он ни был, он точно не здесь.
Жанна медленно встала с пола, спустилась тихо, чтобы не пропустить, если Фрэн позовет ее еще. Как неудобно глядеть на нее сверху вниз, словно на ребенка и вампиресса села рядом, прислонилась плечом к угловатому колесу, опустила голову на худые колени. Так лучше, и, пусть лицо подруги залито слезами, она кажется ей красивей всех на свете.
- Я тебя не брошу, глупая.
Они уйдут вместе – Жанна не планировала, она просто знала это. Еще немного времени, только прийти в себя после того, что случилось, и у нее будут силы и терпение обратить и учить.
- Прекрати плакать.