Black&White

Объявление



Добро пожаловать на ТРПГ Black&White, друг.

Это авторский мир на стыке темного фэнтэзи, готического хоррора, мистики и стимпанка, этот мир, который они зовут Фернасом, уже переступил черту гибели, это – бытие после смерти, тягостное, бессмысленное, и безжалостная длань окончательного умирания надо всем. Ад, настигающий при жизни, не оставляет ни единого шанса остаться белым, нетронутым, чистым; каждый герой – отрицателен, каждый поступок – зло, все помыслы черны, но не осуждай их: и после конца света никто не хотел подыхать.



Земля без надежды
Властители, герои и крысы Фернаса
ЗемлиНародыИсторияКарта
Магия, механика и хаос
Анкеты

Написать администраторуГостевая
ПартнерствоРекламный раздел

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Black&White » Истории минувших дней » Идеальный зверь Лиадэйн


Идеальный зверь Лиадэйн

Сообщений 1 страница 14 из 14

1

...Очень старая история об одной неудавшейся охоте.

утешительный олень

http://sf.uploads.ru/oUIl9.gif

2

Утро – серая пелена, звезды в небе тонут одна за другой, рассвет будет пронзительно-кровавым. Длинная процессия в сумраке ехала по мосту, сквозь который морские волны проходят насквозь, не разбиваясь об опоры: им нужно спешить, чтобы застать рассвет уже в горах, чтобы потратить весь короткий день на охоте, ведь на носу олений гон, время, когда могучие лесные маралы сражаются за кротких оленух, время азартных погонь и трофеев. Но внимательный глаз заметит, что едут то не люди, слишком ярко горят глаза, слишком тихо ступают их кони, и у всех псов в своре – белоснежная шкура и алые глаза. Ловчие на черных конях выступают вперед и предводитель уступает им дорогу – мальчишка в яркой, зеленой с желтым одежде, и только белоснежные лебединые крылья выдают, что это за колдун, что за монстр ступил на землю Фернаса для безобидной ежегодной забавы. Пока мимо проезжали загонщики и охотники, Элестрин Майан что-то шептал, склонясь к уху Иллесы, спрыгнувшей с лошади, чтобы натянуть тетиву на свой заклятый лук, а та только отмахнулась с досадой – ну к чему, ради всех богов, смешить в такой момент? Хороший день будет, ясный, не зря зарево грозит встать на полнеба. И он рассматривал небо, ждал подругу, придерживая поводья ее лошади, чтобы не убежала, дурная, вслед за товарками, ускользающими вперед, во мрак лесной поросли. Неспешно они поехали вперед, безнадежно отстали, пропустив вперед всех, кого можно, а, когда солнце взошло, чародей послал вперед стаю синиц, чтобы смотреть их глазами и не отбиться от свиты. Некуда спешить, незачем. Когда псы отыщут утративших осторожность лесных красавцев, гвалт и лай разнесутся на весь лес, а пока двое фэйри ехали и вполголоса вспоминали былые годы, прошедшие битвы, удачные шутки и павших друзей.
Время близилось к полудню и густой рыжий свет солнца клубился меж древесных стволов поднятой лошадьми пылью; на небе ни облака, и остро пахнет разопревшая земля – травами и тленом. Хриплый рев оленя был слышен издалека, раскатистый, гулкий, самоубийственный. Улыбнувшись друг другу, фэйри не замедлили устроить шутливое состязание и тут же, в шутку оба нарушили правила – сначала гнедой жеребец Иллесы нырнул в густую тень ствола и пропал, а секунду спустя там же растворился и колдун на своей серой Скаэ. В их странном обществе иные законы и иные запреты, они не осудят расправу, но не простят невинного подтасовщика, они восхищаются своей магией, но с презрением глядят на подражающих им смертных колдунов. Высшая степень доверия и понимания между двумя владеющими Искусством – использовать его как средство победы в игре, ибо любая игра задевает самые тайные струны судьбы, что зовутся удачей, и кара за блеф может быть непомерно жестокой. Табу должны соблюдаться даже в мелочах, иначе можно погибнуть в тонком мире их капризной магии. Только когда вкривь и вкось играют все стороны, нераскрытые правила меняются, и, вылетев на разгоряченных скакунах из лесных теней вперед всей свиты, фэйри смеялись друг над другом и над внимательно глядящей за ними остервенелой обманутой судьбой. Их отвлек только возглас – Левейин, ловчий, изумленно опустил рог, указав вперед, туда, где его острые глаза различили в проплешине зеленых крон черного оленя о шести ногах, с кровавой короной рогов, не по-оленьи торчащих вверх, точно древесная крона.
И загорелись глаза у Иллесы; видя, что зверь убегает, летит вперед наискось, уходя от стаи гончих, она выхватила лук и потянула стрелу, на ходу заклиная ее – чтобы летела метко, чтобы с одного выстрела убить чудесного зверя. И тогда, в тот стремительно пролетающий миг, Король хотел удержать ее руку, видел, что зверь не простой и явно кому-то посвящен, однако истинно королевское высокомерие сыграло в тот раз с ним злую шутку: ведь кто осмелится упрекнуть за этот трофей его, чье имя страшатся называть в этом и множестве других миров? И стрела ушла в небеса, пологой дугой низринулась вниз смерть с наконечником, горящим, точно звезда, но, то ли конь переступил под охотницей, то ли ветер повеял над верхушками деревьев – она промахнулась. Ударила не в трепещущее оленье сердце, наполненное темной кровью, но в бок и, покачнувшись было, зверь только понесся быстрее.
И вся охота сорвалась в погоню, в безумную, дикую скачку под сенью редких деревьев, рискуя переломать ноги коням, рискуя рухнуть в овраг или влететь в бурелом, надеясь только на чутье колдовских коней, что вынесут, не устанут и не заупрямятся, ибо им также ведом азарт, им, застоявшимся в конюшнях, эта погоня желанна и не кончаться бы ей...
И летит впереди черный олень, казалось, даже земли не касается; его стадо распугано, кроткие восхищенные оленухи разбежались по чащобам, а его ранила дьявольская стрела, обладающая властью убивать и призраков, и таких, как он – порождений чьей-то искусной магии; за ним, оглашая солнечный лес звонким лаем, несется свора алоглазых чудовищ, топочут кони, не знающие усталости, с безжалостными охотниками на спинах. Когда он не сможет бежать, псы окружат его мельтешащей каруселью, станут кидаться и рычать, показывая алые пасти, уворачиваясь от рогов ловко, точно коты и торжествующий Левейин запрокинет могучему красавцу-оленю голову, перережет беззащитное горло под одобрительные возгласы.
Но что это? Старший ловчий, тот, чей нож уже, казалось, жаждал свежей оленьей крови, вдруг оставил первенство в скачке и жестом привлек внимание Короля. Его серая кобыла едва сумела остановиться, хрипя и выгибая шею, все плясала на месте, желая продолжить преследование.
- Мы здесь уже проезжали. – Опытный лесничий, Левейин ухитрился замечать не только ускользающую добычу, но и все вокруг. – Элестрин, эта тварь водит нас кругами, олени так не делают.
- Убьем его – чары упадут. – Убежденно бросил тот, снова посылая серую вперед. – Поехали, негоже лучшему из охотников плестись в хвосте!
Догнать диковинного зверя, тем не менее, не удалось. Свора сначала отстала от добычи, что уже сама лезла в пасть, а потом и вовсе с визгом бросилась к хозяевам, принялась жаться к конским копытам, и сами лошади заволновались, словно учуяли присутствие хищного зверя.
- Оленя ли мы на самом деле гнали? – С тревогой пробормотал ловчий, вновь приблизившись к Королю.
- Проклятье, я как знал, что он заклят. – Тот сокрушенно вздохнул – одно дело развлекаться охотой и совсем другое соревноваться в Искусстве с неведомым соперником, да еще и вот так непрошено. - Пожалуй, стоит вернуться, не будем испытывать судьбу... и чужое терпение.

...Возвращались понуро, разочарованно. Когда упущена такая добыча, всегда так: был бы то простой олень, не было бы так обидно. Мрачно молчала Иллеса – в последний раз она теряла стрелу годы тому назад, и вовсе не на охоте, на войне. Но то тут, то там слышался шепоток, тихий разговор и вот фэйри, скоро позабыв о поражении, как ни в чем ни бывало едут себе через лес, любуются рисунком солнечных зайчиков, показывают друг другу на восхитительный, малиново-прозрачный цвет заходящего солнца, только вот едут слишком долго и все по ровному, когда как земля давно должна была незаметно пойти вверх, переходя где-то на юго-востоке в отроги Сморафских гор; только нервничают кони и озираются отважные гончие, словно слышат присутствие иной, страшной для них силы.
- Мы снова идем по кругу. То не зверь, то лес не выпускает нас... и что-то в лесу. – Вдруг негромко заметил Элестрин Майан, словно прислушавшись к чему-то, - Какое... неискусное колдовство, но сильное, вот теперь чувствую его.
- Что за безумец бросит нам вызов? – Иллеса только усмехнулась, коснувшись хищного изгиба плеча своего лука; Плач Вдов, так звался он, и фэйри чаще пользовалась им вовсе не для охоты.
- Хитрый безумец, который не покажется для битвы и уж тем более не позволит тебе его подстрелить. – Тихо заметил Король и придержал поводья. – Отправляйтесь вперед, попробуйте отыскать текущую воду, по ней можно будет выйти, а я попробую узнать, кто это здесь шутит со мной. Отправляйтесь, не бойтесь заблудиться – все равно выйдете к одному и тому же месту.
Свита скрылась в лесу, с ним осталась только Алая Дева – вовсе сегодня не алая, в зеленом и белом одеянии охотницы, фэйри хмурилась и оглядывалась по сторонам, играя стрелой. Убьет и рука не дрогнет – она не жаловала Искусство, а Искусство не давалось ей, зато в меткости фаворитке Короля равных не было.
Вдруг словно ветром повеяло, и в сгущающихся сумерках деревья зашумели, заскрежетали, распахнули желтые злые глаза, уставились насмешливо и недобро. Вы чужаки здесь – шумела зеленая листва, и в ее тенях мелькали искаженные гневом лица, и, неслышный за шумом, совсем рядом раздался долгий шорох – словно кто-то подобрался близко-близко и вздохнул, чтобы беспечные гости его увидели.
Стрела пропела совсем близко. Алая Дева не собиралась шутить и вместо переговоров всадила в клубок темноты первую из своих стрел, но удар был странный, глухой. Рассеялась темнота – стрела торчит в дереве, словно лучница еще зеленая девчонка, тренировалась и промахнулась по-детски глупо.
- Иллеса! Прекрати! – Увидев, что она вновь собирается стрелять, развернув бесящуюся от страха лошадь боком к новому сгустку темноты, Король не успевал ее остановить, только запоздало окликнул, видя, что и второй выстрел не задевает врага, который стоит рядом и глядит невидимыми безжалостными глазами, - Что ты такое? Хозяин этой земли?
Тишина в ответ, только лошади пятятся, еще немного и будет не сдержать.
- Тьма тебя возьми, ответь же! Я – Элестрин Майан, владыка сидов из Мол Риама, а кто ты? Если я нанес тебе оскорбление, я отвечу, это я привел их в твои земли, слышишь?
Но у фэйри новая стрела на тетиве; ей страшно, ей в самом деле страшно, и тьма дергается вперед, пугая темпераментных скакунов. И нет времени зачаровывать глупую Скаэ, сотворенную из тумана, но трусливую как последний заяц, нет времени поносить злобного негостеприимного хозяина, только знай, успевай уворачиваться от веток, норовящих выбросить из седла. Он готов был поклясться, что полчаса назад скакал по совершенно другому лесу. Безумная охота, в которой теперь охотник стал жертвой и чей-то смех за спиной, чей-то странный курлыкающий смех, и тьма позади, гонится и догоняет и потянувшаяся было рука замерла на полпути, так и не дотронувшись до морды разгоряченной кобылы, чтобы остановить ее и погрузить в дрему на ходу колдовством, самым надежным средством от таких вот лошадиных истерик. Странное дело – зная, что неведомый лесной хозяин гонится за ним, а не за Иллесой, ему как-то спокойней, и только внутри некий отголосок азарта – успеет ли он выскочить на открытое место раньше, чем загонит кобылу? Хорошо бы успеть, там сплетения ветвей не остановят, если он обернется птицей, а чаща не поглотит спущенное с небес пламя молнии. Хорошо бы и вовсе остановиться, да ударить по струнам Золотой Волны, поставив все логово этой спесивой твари с ног на голову, но этого он точно не успеет, можно даже не пробовать.
Но оглушительней грома, ярче всех молний по ушам ударил смех. Женский низкий смех, настолько искренний, что Король так и вспыхнул от ярости и стыда.

3

Утро - пронзительно свежее и чистое, прохладный воздух бодрит, как ни в какой другой час, и чувствуется, что в таком воздухе, не обременённым ещё плотным солнечным теплом, звуки уносятся невероятно далеко и звонко. Да, такое утро опасно для дичи, поскольку она как на ладони, и выследить её по звукам шагов – пустячное дело.
Потому этот утренний час так полон тишины, в которой даже поскрёбывание мыши в норке меж корней слышится громом.
Лиадэйн любит эти часы. В них она слышит Лес, как никогда, слышит дыхание его в шорохе листьев, слышит ритм собственного сердца, и мнится ей, что то не её, а их общее…
Блаженно растянувшаяся под старым дубом сеидхе старается не шевелиться. Ведь тогда можно представить, что она с Лесом едина, и это чувство неописуемо прекрасно.
…И как досадно отвлекаться от этого блаженства, заслышав отдалённый смех, и ржание коней, и взволнованные переговоры. Пусть ведутся они шёпотом и на огромном расстоянии – Лиа это Лес, а он знает и слышит всё, что происходит в нём.
Сеидхе пружинисто поднялась, обратив лицо и уши в направлении шума. Не только она оказалась взбудоражена, сам лес заволновался, зашуршал лапками мелкого зверья, захлопал крыльями разлетающихся птиц.
Это – Охота. Но ей не приносили подношений. Её не просили о милости. Так кто же там? Дерзкие простолюдины или надменные дворяне?
Длинный хвост возбуждённо махнул в сторону, и замер, изогнувшись дугой. Лиа ещё немного прислушалась к звукам охоты, определяя, как много в ней ловчих, а затем направилась навстречу, обернувшись хищным зверем.
О! То не человеческая оказалась охота, но её же народа. Сеидхе снисходительно улыбнулась, устроившись на длинной ветке и наблюдая зорким взором над проезжающей под ней процессией. О да, они слишком горды, чтобы испрашивать у неё позволение.  Зато она не настолько спесива, чтобы напоминать им о себе. Пусть, пусть поднимают зверя. В этом утреннем, безумно чувствительном лесу он слышит их не хуже Серой Госпожи. Посмотрим, какова будет ваша охота…
Сиды были слишком увлечены разговорами и высматриванием зверя, чтобы поднять глаза. Да и сделай они так, то всё равно не разглядели бы в пятнах света и тени гибкую Лиа, которую не увидишь, пока она не захочет того сама.
Но что это?.. Ушки сеидхе встали торчком, а шерсть на затылке вспушилась. Она увидела пару фэйри… вернее, лишь одного из них, а ещё вернее – белоснежные крылья за его спиной.
Элестрин Майан.
То имя, которое она бережно пронесла в памяти сквозь века. Имя, при произнесении которого она затаивала дыхание, ибо велико было впечатление, произведённое на неё Королём-Чародеем в бою с Чумной Ринах, и которое так и осталось для неё тайной, ибо не было ей ходу в общество сидов.
И вот он – здесь, в её владениях, как не гость – но убийца… С грустью в сердце Лиадэйн сознавалась себе, что фэйри куда как меньше людей заинтересованы в том, что может дать им жертва – для них это игра, как и для неё. И всё же, игры их носили разный характер…
Так думала она, неслышно следуя за ними по деревьям, невидимая, но наблюдающая. Из мыслей её вырвало восклицание идущих впереди, и взглянув туда, Лиадэйн узрела Красного Короля – так она в шутку окрестила одного из своих детей, степенного жителя этой части леса.
Сеидхе встревожилась, сообразив, что сейчас может произойти. Нужно сбросить с себя маскировку, нужно остановить, пока не…
Поздно.
Она услышала торжествующий звон тетивы, и лишь успела беззвучно вскрикнуть…
Утро было пронзительно тихо и свежо. Процессия замерла, затаив дыхание, лишь бы не спугнуть чудного зверя. И тот сумел услышать зов своей матери, и вскинулся на её голос, а роковая стрела попала ему в бок. Встрепенулся тогда Красный Король, сорвался с места – и вся охота понеслась за ним, сперва собаки, потом кони со всадниками. И лишь за ними, сумев перебороть секундное оцепенение, его мать и хозяйка леса. Как кровь заливала бок её сына, той же кровью обливалось её сердце, и зрел в нём гнев. И в тон ему заволновался лес, закачались верхушки деревьев под порывом ветра, и скрип их раздался в звенящем утреннем воздухе, следуя за охотой. И пусть не слышат этого предупреждения сжигаемые азартом сиды, им не достичь своей цели.
По воле Лиадэйн заволновался Лес, по её воле он отступил и смешался, и вот уже несётся охота по чужим, незнакомым местам, пока сама того не замечая. А Серая Госпожа не отстаёт, и холодную ярость её уже почуяли псы, в вое и лае их появилась тоска, страшная тоска по тому, что грозно и гневно, но пока невидимо и неявно.
Следующими были кони. Лиа спустилась на землю, не сбавляя безумного хода, и дохнула на них запахом лютого хищника. Заволновались те, заплясали, а по прежнему невидимая сеидхе уже скалилась на псов, не страшась того, что их много больше. За нею был Лес, а значит, что эта мелкая стая ничего не могла с нею сделать. Псы это чуяли, и с воем жались к хозяевам. Во всей этой суматохе о Красном Короле уже позабыли, но это не уняло недовольства Лиадэйн. Забыв о своём трепещущем отношении к Майану, она твёрдо решила загнать всю его свиту и его самого до изнемождения.
…Места тасовались, как карты в колоде. Лиа действовала с размахом и фантазией, и охотники были уже в таких дебрях, о которых даже не имели понятия. А тут ещё и тревога маленькой змейкой стала прокрадываться в души, подтачивая их смятением и неуверенностью. Псы выли, кони слушались плохо, приплясывая и взбрыкивая. Серая Госпожа кружила вокруг, мрачно наслаждаясь смущением Короля-Чародея и его свиты, нарочито не гоня, нарочито не спеша запугивать. Особенно ей не нравилась Сеидхе, которая была рядом с Элестрином. Лиа видела лук в её руках, и знала, что именно из него было ранено её дитя. Она видела самоуверенность той сеидхе, и преисполнялась негодованием и отвращением. Но – терпела, медленно и постепенно доводя сидов до нужного ей состояния… Стоит немного дожать – и они будут как овцы на закланье. Коли уж они не убили Красного Короля – она пощадит их. Но постарается сделать эту охоту незабываемой…
Увы, довести до конца свой план Лиадэйн не успела – Майан проявил мудрость и отослал от себя большую часть свиты, оставшись лишь со своей женщиной. Сеидхе занервничала, не зная, кого предпочесть, но всё же скользнула за свитой и беззучно рявкнула на их скакунов. Кони понесли, забыв о воле своих всадников, а она вернулась и сосредоточилась на оставшихся двоих.
Вокруг них стало как будто темнее и мрачнее. Завыл ветер, а деревья пригнули к ним свои ветви. Лиа мрачно улыбалась, видя, как её несложные уловки-мороки, уловки-внушение, разрушают кажущееся спокойствие соперницы – о да, она уже успела поставить целью поиграть с самим Королём-Чародеем, но для начала стоило устранить соперницу. Она засмеялась, и Лес засмеялся вместе с ней. А фэйри попыталась поразить из своего лука темноту – но не достать ей было невидимого врага, и не поразить дракона, в чреве которого она сидела…
- Иллеса! Прекрати! – Сеидхе усмехнулась этой его попытке успокоить подругу, но усмехнулась беззлобно. Запугать ли тебя, Король, ей в компанию? Да стоит ли? Ты не враг мне, но гость, нарушивший правила гостеприимства. И ты должен извиниться за это, и она, и остальные…
- Тьма тебя возьми, ответь же! Я – Элестрин Майан, владыка сидов из Мол Риама, а кто ты? Если я нанес тебе оскорбление, я отвечу, это я привел их в твои земли, слышишь?
Лиадэйн сощурилась, а Лес ещё ниже склонился над двумя сидами. Что ж, Владыка, ты сам это предложил…
Теперь они смотрели в стороны и вверх, тогда как надо было глядеть под ноги… что, впрочем, ничего не обещало. Серая Госпожа прокралась почти под копыта скакунов, и тихо зарычала, вспугивая их, словно птиц. И - они понесли, разлучая двоих, и смеющаяся сеидхе погнала светлого, ведя своими, укромными тропами. Она уже почти веселилась, не забывая обиды, она наслаждалась этой игрой, и Лес веселился с ней, ухая, вздыхая и хохоча.
Пролетая почти бок о бок с кобылой, она видела, как Майан потянулся к морде своей кобылы. Лиадэйн смотрела ему в лицо, но фэйри по-прежнему её не замечал. Зато она прекрасно видела, как грозно нахмурено его лицо, как мрачны его думы, и как пляшут искры в глазах, грозясь обрушить на неё весь гнев Владыки сидов из Мол Риама.
И поняла она, что в сей момент он – в её власти, и таким восторгом обернулось это осознание, что расхохоталась она уже не скрываясь. А конь споткнулся и встал на дыбы, а когда Элестрин справился с ним, то узрел перед собой Серую Госпожу, смотрящую прямо на него весело и дерзко.
- Ну здравствуй же, Элестрин Майан. Ты хотел ответить за оскорбление – так не отказывайся же от слова, делай это сейчас. Ведь твоя охота ранила одного из детей Лиадэйн, Повелительницы лесных зверей – моих детей. Что скажешь на это, Владыка Бурь? Подумай хорошенько перед своим ответом, ведь сколько вам плутать здесь – решаю я. – Она широко улыбнулась и слегка наклонила голову, отдавая дань его высокому положению и одновременно предоставляя слово.
- Чего ты хочешь? – Король казался спокойным, однако натягивал поводья танцующей под ним кобылы так, что ее подбородок прижимался к точеной шее, - Называй свою цену, Лиадэйн, но будь осторожна в своих желаниях.
Сеидхе улыбнулась. Она находила волнующим сердитость Владыки Ветров, и видела в этом многообещающую страстную натуру.
- Ты пытаешься угрожать, Повелитель Птичьих стай? Или даёшь сердечный совет? В любом случае, тебе не стоит беспокоиться: я - это Лес, а Лес - это я. Мне ничего не грозит, покуда я в своём доме.
Она повернула голову и ласково провела ладонью по коре молодого деревца, уже покрывшегося морщинами, но не вошедшего в мощь вековых деревьев.
- А хочу я, чтобы ты потешил меня охотой, как тешило вас преследование моего сына. - Пальцы, касающиеся дерева, резко и хищно сжались, так что когти вонзились в кору. Лиадэйн обратила на свою жертву пронзительный желтоглазый взор. - Будь моей добычей, Кололь-Чародей. Сумеешь уйти от меня - я отпущу тебя и твою свиту с миром, и позволю в другой раз охотиться в моих владениях - но только не на детей моих. А нет - будете бродить вы тут не год и не два, а покуда не надоест мне играть с вами.
- Хочешь погонять меня, словно свою дичь? – Элестрин Майан жестко усмехнулся такой наглости, такой невозможной дерзости, ведь где это видано, чтобы тот, кто не доказал свое главенство в состязании Искусства, требовал подобных условий? – Ты будешь охотиться на меня только в пустыне, в которую я превращу твои леса, Лиадэйн. Я готов признать свою вину, но насмехаться над собой не позволю. Знай свое место!
Серая Госпожа сверхнула зубами в ухмылке на эту угрозу, но не стала терять времени за убеждением. Он всё познает сам, всё - вплоть до того, чего стоит здесь его Искусство, в мире, который для неё, и для которого - она.
- Что ж, гордый сид, будь по-твоему! Раз ответ на твою дерзость показался тебе ещё более дерзким, и для тебя слишком сложно склонить спину, прося о прощении, то будет иначе. Ты желал охоты - и ты её получишь. Я стану добычей, а ты - охотником, но, поскольку это всё же мои владения, а ты один, без своры и свиты, можешь использовать своё Искусство, дабы выследить меня. И помни, что здесь - не те тихие сады, к идиллии которых ты привык! Ты вовлечён в борьбу, которую я познала с детства, в которой слабости нет места. - Уши Лиадэйн взволнованно прянули. Она отступила на шаг, и шерсть засеребрилась, заструилась по её груди и плечам, подбираясь к лицу. - Давай же, докажи мне, что ты на самом деле хищник, а не добыча!
На последнем слове клыки в звериной пасти сомкнулись, будто зубья капкана. Зверь, оказавшийся теперь перед Майаном, задиристо оскалился и отступил, мгновенно слившись с чащей.

Отредактировано Liadain (2015-01-22 01:33:56)

4

И как только длинная серая спина исчезла в заволновавшихся кустах, Элестрин Майан отпустил поводья, но погнал кобылу не назад, прочь от хищника, а за ним.
Да, давным-давно уже он не сталкивался с подобным... дерзость, глупость? Или что? Безумица будет выпрашивать прощение на брюхе, потому что Король-Чародей не любил угрозы, и королем его звали вовсе не ради красивого словца. Он правил фэйри, людьми и нелюдями в разных мирах уже так долго, что позабыл время, когда мог спать спокойно, не думая ни о ком из своих подданных. И он занимал свое место по праву сильного, по праву победителя – сородичей, драконов, магов, чудовищ. Целые народы склонялись над белокрылым фэйри, что сейчас, как мальчишка, погонял свою кобылу, с головой уйдя в преследование, заранее выбирая, что скажет, когда эта погоня закончится. Как опрометчиво и как милостиво было разрешить ему использовать свое Искусство...
Теплые пернатые комочки потянулись к своему повелителю, стая невзрачных лесных синиц, и серая горлица, и тяжеловесные фазаны, и задремавший малый лесной филин поднялись на крыло, понеслись меж деревьев, отыскивая убегающую волчицу-не волчицу, странную зверицу, в которую превратилась Лиадэйн. Свиристя, синицы закружили около ее морды, кидались, метя крохотными клювами в глаза, упали сверху длиннохвостые фазаны, уцепились когтями в загривок и, отбиваясь, их жертве пришлось замедлить шаг, замотать головой, а потом и вовсе прянуть в сторону, уворачиваясь от острых совиных когтей. А стремительная Скаэ все сокращала расстояние, раззадоренная всадником, но в момент, когда тот уже увидел свою противницу, птицы неожиданно разлетелись во все стороны, более не повинуясь ему, перепуганные и свободные от его воли. Зверь стремительной тенью кинулся прочь, только напоследок сверкнули желтые глаза – что, выкусил?
И погоня продолжилась, так же выстукивали глухо копыта, так же проносились по сторонам тонущие в сумерках деревья, только Элестрин Майан уже не усмехался. Холодея, он понял, наконец, что хитрая фэйри не собиралась играть с ним, она собиралась победить и кто знает, что запросит в обмен на свою милость. Она обижена и капризна, порывиста и дика. И ему не выбраться из ее когтей без потерь.

5

Бежит, почти не напрягаясь, серый хищник, смутно похожий на волка. Изгибается волнообразно гибкая спина, несут вперёд, обгоняя друг друга, сильные лапы, а душу переполняет дикий восторг, а в душе расцветает ярким цветом охотничий азарт. Уши дёрнулись и обратились назад, улавливая глухой перестук конских копыт и птичьи шорохи, которые поднимает его неистовый бег. Лиадэйн же скрывается в зарослях, на бегу сливаясь с Лесом так, что не тревожит ни единое существо. Под лапами её не остаётся следа, а задеваемые ею ветви колышутся, словно от лёгкого ветра.
"Ну же, Элестрин! Что ты сделаешь? Как найдёшь свою невидимую добычу?.."
Ответ был дан ей скоро: птичий гомон, из встревоженного щебета превратившийся в агрессивное отрывистое верещание на разных тонах, приблизился и окружил, слившись с хлопаньем крыльев. А в следующий миг сеидхе была вынуждена броситься в сторону, буквально за миг до того, как на неё обрушилась большая сова. Но в загривок уже впились другие тонкие коготочки, а перед мордой замельтешили крылья и клювы, норовя ослепить или хотя бы помешать.
Лиадэйн свирепо взрычала, бросаясь из стороны в сторону и теряя маскировку в попытке сбросить с себя пернатых агрессоров. Впрочем, она быстро сообразила, в чём причина такого поведения.
"Так значит, поэтому ты Повелитель Птичьих Стай, король?"
Молниеносной вспышкой мелькнуло соприкосновение разумов - её и Леса, того самого Леса, где обитают все эти пернатые. И Лес снова защитил её, а птицы испуганными комочками прянули в сторону, оставляя в покое лишь немного потрёпанную Серую Госпожу. Выровняв бег, она оглянулась через плечо и весело оскалилась, заметив недоумение на лице преследовавшего её Майана.
"Это была славная попытка! Попробуй ещё!"
Она прыгнула вбок и растворилась в зарослях. А конь нёс и нёс своего хозяина, пытающегося углядеть перед собой свою жертву, а та бежала совсем рядом, следя за его действиями, ожидая новых проявлений Искусства.
"Ну давай же...давай! Или мне стоит тебя подбодрить?"
С рыком летящая серая молния метнулась под ноги испуганно заржавшему коню. Тот шарахнулся в сторону, но прежде чем всадник успел его успокоить, хищница снова растворилась в лесу.
Элестрин едва перевёл дух, как с другой стороны и чуть позади раздался вой - необычайно чувственный и переливчатый. Кобыла всхрапнула и пуще прежнего устремилась вперёд, словно её со всего маха огрели хлыстом.
Вой оборвался так же внезапно, как и начался - а Лиадэйн уже вынырнула впереди, едва не заставив скакуна споткнуться, и, уже не скрываясь, помчалась - то ли ведущая к неведомой цели, то ли приглашавшая посостязаться в скорости под лесным пологом. То, что без её воли в Лесу её не отыскать, она уже доказала...
Но Серая Госпожа не напрасно ожидала от фэйри новых сюрпризов. Они последовали - и впечатлили Хозяйку.
Бросается из стороны в сторону гибкий зверь. Всадник едва успевает перенаправлять коня, на прямой он бы наверняка её нагнал - но сейчас его соперница успешно отыгрывала расстояние за счёт своей тактики.
"В чём дело?!"
На глазах изумлённой сеидхе, враз забывшей об игре, Лес вздрогнул... и стал рассыпаться. В прямом смысле рассыпаться - в прах, в пыль. Изумрудная, травяная, моховая зелень тускнели и выцветали, а потом просто... осыпались. Несколько секунд - и Лиадэйн бежит уже по пустыне серого песка, голой и безжизненной. И вот тогда из её груди исторгся совсем иной вой-крик, исступленный и полный ужаса.
...Ты будешь охотиться на меня только в пустыне, в которую я превращу твои леса...
"Неужто ради победы ты был готов на такое, Майан?!"
Серая степь, над которым потускнело само небо, и даже солнце не грело так, как должно было. Лапы взбивали пыль, безумный взгляд метался по бескрайнему горизонту в отчаянии и неверии...
"Нет, нет, такого не могло случиться!"
Поражённая и почти поверженная, Серая Госпожа зажмурилась, не в силах видеть вокруг прах своего мира...
...и резко прыгнула в сторону, поскольку во мгле за закрытыми веками явственно увидела зелёный столп на своём пути.
"Что?!"
Широко раскрыв глаза, зверь бросил ошарашенный взгляд назад - но не увидел ничего, кроме всадника, стремительно сокращающего расстояние. Сосредоточенное лицо, прищуренные глаза с мелькающими в них злорадными искорками.
"Что же ты наделал, Элестрин?"
Почувствовав, как догадка буквально щекочет кончики ушей, Лиадэйн отвернулась и вновь закрыла глаза. И снова увидела их - зелёные силуэты, прыгающие по сторонам в такт бегу. Души деревьев, росших здесь уже многие десятилетия. Их души... и не только.
Сеидхе воззвала к Лесу - и он откликнулся. Картинка за смеженными веками стала чётче, теперь паутинной зеленоватой сеточкой она видела даже тонкие веточки кустарников, а желтоватыми и красными всполохами отражалась лесная жизнь.
"Он здесь. Он всё ещё здесь. Он жив... а пустошь - лишь морок! Проклятый Майан, ты сумел меня здорово напугать!"
Воинственный раскатистый рык показал, что Лесная Хозяйка разгадала и эту уловку Повелителя птичьих стай. Здесь ей даже не понадобилась помощь своих владений - она сама нанесла контрудар, похожий на поднырнувший под меч кинжал, и поразила и всадника, и коня. И Лес, который они всё ещё видели, ополчился против них - навис, заглушив естественный свет, оскалился угрозой, зарычал на десяток голосов. Фэйри мог поклясться, что чаща взглянула ему глаза в глаза - но глазами Лиадэйн. Это был молчаливый, но многозначительный взгляд, исчезнувший так же быстро, как и появился - Серая Госпожа не была настроена на долгие игры с разумом.
Охота продолжалась.
Но мираж Майана увёл хищницу от предполагаемого маршрута. Вскорости она поняла, что мчится к краю Леса, а за ним - граница, очерченная водой. Смехотворная преграда... но нет смысла затягивать. Они оба уже показали на что способны, и, независимо от того, под каким впечатлением остался Король-Чародей - Хранительница леса осталась довольна. И собиралась преподнести Королю "подарок"...
Несмотря на то, что Лес уже стал редеть и пропускать больше света, стоило вырваться за его пределы - и солнце ослепило на несколько долгих секунд. Лишь по шороху воды, да по её запаху Лиадэйн поняла, где река. И резко затормозила всеми четырьмя лапами, едва замочив когти. Остановилась и обернулась к вырвавшемуся вслед за ней Элестрину, поднялась и приняла прежний облик.
- Славная была охота, Повелитель Птичьих стай. Но за эту воду мне хода нет. Ты догнал меня, и доказал свою искусность. - Приложив когтистую лапу к груди, сеидхе склонилась в чуть неуклюжем полупоклоне навстречу спешившемуся фэйри.

Отредактировано Liadain (2015-02-02 01:24:44)

6

Бешеная скачка через лес, невидимая спина длинного серого зверя то впереди, то сбоку. Не рассчитывал ни на что, просто понял в какой-то момент, что бессилен победить, бессилен вырваться и, кажется, даже обречен – но в первый ли раз? Король-Чародей любил рисковать, безрассудно, самоубийственно, собой и тем, что ему дорого, и он привык к поражениям, но не смирился ни с одним из них.
Он понимал, что не сдержит ее мороком, но также и знал, что, увидев рассыпающиеся во прах свои леса, Лиадэйн и сама кое-что поймет, осознает истинную цену его гнева... погоня будет вечной и два могущественных чародея уничтожат все вокруг себя в своей нелепой вражде. А может, она и не поняла ничего, не пожелала понимать все эти зловещие знамения, просто играла, как играет ребенок, как дикий зверь подбрасывает над головой листву могучими лапами – упоенно, беспечно... Элестрин Майан поймал себя на том, что и сейчас ищет и ищет выход, пытается понять, о чем думает противница, тщится отыскать нужные ключи к этому состязанию, которое изначально не было равным. И все без толку, все напрасно, только кобыла хрипит уже, выбиваясь из сил и, безумная, встает на дыбы, визжа от ужаса почти как человек, когда деревья отверзли пасти и закричали со всех сторон свои бессловесные угрозы. Фэйри только оскалился в ответ – он-то знал управу на этот первобытный стихийный гнев, в его руках покорными становились многие великие силы, среди них были и те, что могут сравниться и с духами разъяренной чащи.
Но это не то сражение, что ведется Искусством. Это было сражение иного рода, которое он проигрывал и уже проиграл и каково же было удивление Короля, когда Лиадэйн остановилась, когда обернулась, оставив свое звериное обличье. И, жестко осадив Скаэ, он слушал сеидхе и не верил своим ушам.
- Охота, действительно, славная... Значит, я догнал тебя? – Недоверчиво поинтересовался Элестрин, спрыгнув на землю, не глядя, бросил поводья, отпустил кобылу.
От стыда перехватывало горло, но что же теперь тот стыд? Один фэйри проиграл другой, что с того, что в этом? Она стоит перед ним, а он... он, словно последний лоточник, все торгуется со своим тщеславием, дурак.
Отогнув  упругую ветвь лещины с недозрелыми орехами, он шагнул вперед, медленно,  словно боялся, что Лиадэйн сейчас только фыркнет и, обернувшись волком,  нырнет в зеленую листву, скроется с глаз. Но подошел уже совсем близко,  на самый берег, а она все стоит, еще шаг – она стоит и ждет, только улыбка тронула губы и отразилась в глазах цвета холодного лунного золота, заиграла шальными искрами, еще немного и обожжет, куда же идешь, безумец, куда...
-  Значит, догнал. – Кивнула она в ответ как будто серьёзно, но в бархатном низком голосе зазвучало и нечто еще.
- Мне не нужно поддаваться, я заслужил это поражение. –  Проговорил Элестрин негромко, и, словно в утешение, сеидхе потянулась сама, ступила навстречу, все не решаясь коснуться его лица своей покрытой шерстью когтистой ладонью, и замерла под ответным прикосновением, порывистым и смелым. Как мягок был ее мех, даже  огрубелые, покрытые жесткой кожей птичьи пальцы различают, но, не собираясь довольствоваться малым, Король прижал ее к себе, близко, еще ближе, теснее и, о боги, как нежны ее  волосы, эта невообразимая мягкая грива, в которую охота зарыться лицом и  вдыхать лесной аромат ветра и хвои и могучего зверя, что дрожал в его руках.
- А за оленя своего прости,  – Прошептал он, найдя, наконец, ее губы, - Я не хотел, чтобы так...
- Прощу, мой король... - прошелестела Лиадэйн, едва находя мгновения для слов. - Я многое тебе прощу, но не спрашивай, за что, не сейчас...

7

Какая ирония. Она играла с ним всё это время, но понимать это он стал не сразу. Когда же она в первый и единственный раз хотела его обмануть - он прозрел её наивную уловку, как сквозь воду. И сколь бы ни старался убедить её в своей мощи - но признал, хоть и не без внутреннего сопротивления, свою неправоту.
А сколь суров и грозен он ни был вначале, столь же ласки и нежности крылось в его птицеподобных пальцах, и теперь было обращено к ней. И только к ней... О, сеидхе считала это победой! Но не то, что она так и не дала возможности схватить себя или догнать, нет. Для неё это почиталось естественным. Гораздо важнее было внимание Элестрина, которого она так желала, и которое получила спустя много лет.
Пусть - пусть это лишь на краткое, на безумно краткое время, принадлежит ей - как Лес. А чтобы эта связь была ещё крепче - она позволит себе на то же время принадлежать ему. С тем, чтобы его потомок, такой же могучий и вольный, как сам сид, охранял её владения, и, возможно, однажды стал бы на её место...
Прижимаясь к Майану и щурясь от наслаждения, она никак не могла надышаться. Запахов, которые принёс с собой Король-Чародей, отродясь не было в её Лесу. Запахов могучего ветра, холодного дыхания облаков, безграничного неба - всё это было столь же чуждо и приятно, как и его прикосновения. Люди были иными... люди были проще и примитивней. А здесь в её лапах оказался кто-то, подобный ей... нет, даже в чём-то превосходящий её! Это пьянило и приводило в неистовый восторг, которому Серая Госпожа не могла и не хотела противиться, ведь чем дальше, тем больше он мог ей предложить... А он предложит, сеидхе приложит к этому все усилия. Так пусть он хоть на краткое время забудет о своих подданных, о своём величии, о своей охоте - когда поймёт, что за добыча оказалась в птичьих когтях!
Могучим и свирепым хищником Лиадэйн знали немногие - ибо мало кто уходил живым, увидев её в гневе. Однако немногим было дано узреть и иное - пушистого, ласкового зверя, которым была Серая Госпожа для тех, кто ей мил. Своей лаской она разила ничуть не менее точно, чем когтями и магией, но это поражение всегда принималось воодушевлённо и с желанием. Проигрывая и подчиняясь, она побеждала и повелевала. И именно такой зверёк оказался в руках у Майана, не сразу понявшего, что могучий хищник был сейчас не страшнее котёнка, ластящегося точно так же, и точно так же жаждущего встречной ласки.
Лиадэйн была выше его, но разница в росте была совсем незаметна. Напротив, она казалась меньше и тоньше, чувствуя себя в руках Элестрина под надёжной защитой. Конечно, это был морок, направленный на него и себя. Но морок безвредный, как и её запах, который она - уже не задумываясь - стремилась донести, прижимаясь полуобнажённым телом к Властителю Птичьих Стай, и который лишь ещё больше подхлёстывал буйство желания, понемногу захватывающее обоих.

8

В тот момент, даже если Лиадэйн хотела подразнить и убежать, выскользнуть из рук – он уже не боялся, не уйдет, слишком неровно дыхание, слишком сильно руки стискивали ткань его одежд. Есть путы, что прочнее любой стали.
Что было, чего не было – нечего считать, нечего держать, как залог бессмысленной обиды. Ее игра, его гнев, рычащий лес, бешеная погоня сквозь ветви и кустарники, тысячи яростных глаз из-под листвы – они до сих пор следили за ними, но колдуну все равно, ведь в его руках – самое ценное, что можно только отыскать в этих неприветливых чащах, самое трепетное из всех сердец, самая желанная из всех женщин. Да, их немало было у него, но каждой, абсолютно каждой Элестрин был беззаветно верен, какие-то мгновения, какие-то часы, пока длился вздох, пока звучал шепот, пока шелестел листопад. С жалобным звоном упал в траву пояс, вышитый руками другой, что так же любила и не удержала своего Короля.
Отстранившись, он стянул тунику, в нетерпении стряхнул ее с крыльев и увлек порывистую сеидхе вниз, на землю и к земле прижал ее, покрывая поцелуями обнаженную грудь – куда теперь побежишь, дикая? Не к кому бежать, а значит, не вырваться, ему одному обречена принадлежать, ему одному покориться и, пусть немало было мужчин у владычицы лесных чащ, что они ей, призраки былого, отжившего, ушедшего? Их лиц уже не вспомнить, их кости побелели в могилах, их прикосновения с ее кожи начисто стер шальной ветер, ничего не осталось, только она сама, неукротимая и вечная, как сама жизнь.
Его руки скользили все ниже, прикосновениями удивляясь нежному меху, покрывающему все гибкое хищное тело, теперь ясно, что совершенно нелюдское, но и он сам не человек, и он сам рожден был среди чудовищ древности, сам был одним из них, тех, кто вселяет ужас в самые отважные сердца, тех, кто эти сердца ради шалости вырывает из груди. Но как простые мужчина и женщина, сиды целовались и бесстыдно любились на берегу безымянного лесного ручья, чтобы успокоиться, насытиться друг другом лишь с наступлением ночи.
Лиадэйн по-прежнему оставалась в его объятьях, прижавшись спиной, и Элестрин, еще сильнее притянув ее к себе, дышал взлохмаченной нежной гривой, осторожно водя кончиками когтей по ее животу. В черном и пустом небе висели искры звезд – бессмысленные узоры, и, скрывая их, поднялось крыло, такое же черное в темноте, легло, пряча сеидхе от холодного ночного воздуха.
- Как же ты здесь, бедная, совсем одна... – Тихо проговорил Король, и, как ни стыдно ему было за свою жалость, он ничего не мог поделать, не знал, откуда это чувство, что вот-вот – и потеряет навсегда, почему он хочет увести ее с собой по призрачному мосту, в свои владения и оставить там. Знал же, что нельзя ее держать силой, знал, что удержать нельзя, знал и все равно грезил поймать, так отчаянно-коротки ему казались те мгновения близости, так хотел он, чтобы длились они всю их вечность... а вечность – страшное слово.

9

Высокое солнце, лучи которого скользят по белоснежным перьям и путаются в меху... Запах прелой листвы и тепло её подстилки под спиной, а ещё - пульсация жизненных соков в корнях, почти не ощутимых на глубине, перекликающаяся с пульсом нависшего над ней Майана.
Лиадэйн впервые за свою жизнь не могла насытиться. Но это был не голод, который невозможно утолить человеку - это была жажда, жажда того, что невыразимо прекрасно, чувственность чего сравнима с божественной, и от чего нельзя просто так отказаться, даже когда ты получил столько, сколько необходимо.
Когтистые птичьи лапы и мягчайший, прохладный пух крыльев; и нежное прикосновение губ, и страстные содрогания в объятьях друг друга - Лиадэйн, Серая Госпожа, Одинокая Госпожа, впервые допустила мысль о том, что подобное могло быть в её жизни уже давно и не единожды - стоило только вернуться в лоно своих сородичей.
Но когда об этом упомянул Элестрин...
- Как же ты здесь, бедная, совсем одна...
Его руки - о боги, как столько нежности может крыться в столь грозных руках, кажущихся куда более грубыми, чем человеческие?! - ласкали кожу и расчёсывали нежный мех даже в минуты отдыха, и эти прикосновения не давали сеидхе ни на минуту забыть о том, что было, или перестать думать о том, что ещё будет. Впрочем, она догадывалась, какое влияние на него оказывает её шёрстка - так говорили все, кто был с ней раньше.
- О нет, мой король, - тихо рассмеялась она, взяв кончиками пальцев его крыло за крайнее маховое перо, потянув к себе и проведя по своей щеке, - я не одна. И никогда не была одна. Мой Лес - это мой народ, пусть он никогда не заговорит со мной на языке, который поняли бы люди или сиды; пусть он не сдвинется с места... впрочем, это довольно спорное утверждение.
Она выгнулась и потянулась тем самым неописуемым звериным движением, помноженным на гибкость и изящество фэйри и породившее самые вольные представления в разнеженном разуме её гостя. Потянулась и выскользнула из рук, на миг ослабевших от этих фантазий.
- Отдохни, мой король. Мы уже давно вместе. Я вернусь... скоро.
Она сдержала слово, хотя кто знает, растянулось ли это время для Майана втрое, или промелькнуло, как миг, в забытьи, куда он провалился, как только столь родной и пленительный запах растаял в зарослях.
...Лес принял её, как всегда - тепло и радостно. И она, как обычно, ответила тем же, и даже большим - ведь сердце её заходилось от непривычного восторга, и им она охотно делилась со всем, что её окружало. Кому-то эти чувства давали силы жить, но для кого-то... для кого-то воодушевление Повелительницы Лесных Зверей могло стать роковым.
Хотя Лиадэйн шагнула на берег реки в своём привычном облике, можно было усомниться, что такова она была несколько минут назад. Об этом говорила как молодая косуля, которую Серая госпожа несла на плечах, так и кровь, коей было щедро вымазано её милое лицо. Кровавые потёки успели застыть, запечатлевшись зловещими пятнами на её губах и подбородке, а также на высокой груди, всё ещё разгорячённо вздымающейся после недавней охоты.

10

Когда она ушла, пустота рядом в первые несколько мгновений казалась невыносимой; здесь, в этом враждебном и непокорном лесу, который проще и впрямь развеять песком, чем покорить, Король чувствовал себя необычайно, пронзительно одиноким. Узоры ветвей в далеком небе –оно словно поймано в клетку, неумолимый плен зеленого и черного, не пробиться к нему, не вырваться, да и незачем, усталые крылья обнимают землю. Вздохнув, он прикрыл глаза ладонью; шорохи сливались в одну нестройную песню и не различить, в которых из них затерялась исчезнувшая Лиадэйн, не угадать, вернется ли она, и уж точно не понять, где началось это одиночество, тянущее, как старый шрам – только что, или днем раньше, когда стремительный зверь разлучил его и Иллесу, или еще раньше, когда они двое оторвались от свиты, или же было всегда, неразличимо, неявно, но неотступно. Фэйри долго лежал, обняв себя крыльями, чтобы не замерзнуть, потом, наконец, оделся и отправился искать хворост, зачем-то выбирал по ветке, хотя ему проще было бы заставить колдовством плясать весь здешний сухостой.
Время безжалостно, и там, где привык слышать родной голос, останется только ветер и осенние листья на ветру, всегда, неизменно, и все повторится вновь. Она тоже исчезнет, и ее лес, и ее дети, когда-нибудь, но в тот гнетущий и долгий момент Элестрин ждал. Ждал ее и, замирая посреди движения, слушал звуки леса, в которых тонули слова и мысли и становилось легко, бездумно, и он сам себе казался тонким облаком у горизонта.
Костер он развел на каменистом галечном берегу, там, где кусочек неба над головой виден чуть больше, где из сухих камней проще позвать живой и любопытный огонек одним лишь мановением когтистой руки. К его огню она вышла, точно к маяку, перестала таиться, и он обернулся, услышав шаги, и с ее губ он пробовал вкус крови только что убитого зверя, чье безгласое тело легло им под ноги, будоража запахами охоты и погони.
- Не любишь огонь? – Тихо спросил Король, обернулся, перехватив ее взгляд, но только улыбнулся и все кормил с рук послушного ему оранжевого жаркого зверя с ногами из пылающих углей. Такой же прирученный и свирепый, коварный и притягательный, как она, та, замершая за плечом, чьего прикосновения Элестрин заинтригованно ждал.
- Он пугает меня. И манит... - Лиадэйн неотрывно глядела на пляшущие рыже-алые язычки. - Но я не поддамся на его уловки. - Она отступила ещё на шаг и опустилась на траву, настороженная и недоверчивая к трещащему пылкому божеству, с которым так ловко обходился её любовник.
Он чуть обернулся и только улыбнулся в ответ, оставив разгоревшееся пламя, взялся за ее добычу.
- Манит оттого, что вы схожи с ним, характером и яростью, ты смотришь в пламя, как в зеркало. – Руки, которые только что были нежными, точно прикосновение ветра, управлялись с ножом, выдавая не только многовековой опыт, но и силу, снова скосив взгляд, Король только головой покачал, словно с укором: - Только ты не признаешься, что узнаешь в нем себя. И зря, вы с ним прекрасны... мне так кажется.
- В огне заключена сила, которую нельзя приручить, и даже легендарные чародеи древности, те, что были искусней и старше меня, могли лишь любить его и склоняться перед ним. – Чуть задумчиво проговорил он, не отвлекаясь от разделки туши, наверное, странен он был в тот момент, с такими речами и с руками, измазанными по локти в оленьей крови, - Мы, безумцы, что почитают свое Искусство больше собственной жизни, обладаем одним пороком – не можем остановиться в поисках новых сил, новых вершин мастерства, и потому нас насыщает даже иллюзия власти, обладания... ты же все равно уйдешь, правда? Это просто игра для тебя, я знаю. Я... понимаю.

11

Передав мясо своему крылатому спутнику, Лиадэйн деловито облизала когти, но затем, чтобы смыть кровь с лица и груди, пришлось всё же войти в ручей. Там её и застали слова Майана. Она резко повернулась, и брызги с шерсти на плечах и руках разлетелись во все стороны.
- Ничуть! Огонь - чудовище, ненасытный зверь, который чем больше ест, тем больше голоден! Он безжалостен и жесток. Не буду скрывать, я боюсь его...или только разделяю страхи леса. Но... - она вышла из ручья, и капельки воды золотились на её шерсти, отражая пляшущие язычки костра. Бесшумно зашла за спину сида, отвела в сторону белоснежное крыло и прижалась холодным влажным телом к его спине, положив голову королю на плечо. - ...но я чувствую, что ты имеешь над ним власть. И тогда мне спокойно.
Она глубоко вдохнула его запах, смешавшийся с ароматом крови.
- В огне заключена сила,   которую нельзя приручить, и даже легендарные чародеи древности, те, что   были искусней и старше меня, могли лишь любить его и склоняться перед   ним. - Задумчиво ответил Повелитель Птичьих Стай, не то отрицая её слова, не то дополняя их. - Мы, безумцы, что почитают  свое  Искусство больше собственной жизни, обладаем одним пороком – не  можем  остановиться в поисках новых сил, новых вершин мастерства, и  потому нас  насыщает даже иллюзия власти, обладания...
Он говорил напевно и мягко, продолжая отделять мясо от костей, а пушистая хищница щурилась на костёр и прижималась к нему, насколько тесно могла это сделать, не мешая. И всё же... кажется, её тесное присутствие давало о себе знать.
- Ты же все равно  уйдешь,  правда?
Она удивлённо распахнула прищуренные в удовольствии глаза. Опустилась на четыре конечности, и, поднырнув под его крыло, оказалась рядом, поймала его взгляд. Элестрин казался опечаленным, и это ещё больше удивило сеидхе, не привыкшую испытывать долгую привязанность или грусть по предстоящей разлуке.
- Это просто игра для тебя, я знаю. Я... понимаю.
Лиа протянула ладонь и коснулась кончиками пальцев его щеки.
- Оставайся, - предложила она, - Лес примет тебя очень быстро. Ты поймёшь, как прекрасно находиться в его лоне... Тогда тебе не о чем будет грустить, верь мне. А я буду рядом.
- Тогда я буду грустить по всем, кого оставил. - Король только улыбнулся в ответ такому предложению, - Моя жизнь не принадлежит мне одному.
Лиа отвела руку и покачала головой.
Предложи он ей подобное - согласилась бы? Вряд ли. Слишком многое стоит за ней, слишком сильно дух Леса надеется на её заступничество, не учитывая, что она всего лишь маленькая сеидхе.
И всё же...всё же что-то в ней продолжало недоумевать. Что-то, что никак не могло смириться с отличиями в их жизнях, в их окружении. Ведь небо не нуждается в защите. Оно слишком недостижимо для злых рук и помыслов.
- Тогда не забывай обо мне. - Она склонилась и лизнула кровавые потёки на его руках. Снова подняла янтарные глаза на своего спутника, временного и ветренного - но ныне искренне страдающего от мысли о разлуке. - Ты можешь приходить, когда угодно. Тебе не будут чинить препятствий, пока твои намерения не несут нам зла.
Она потянулась и легко поцеловала его, а затем отошла и легла на траву.
- Я голодна. - Не то поделилась, не то пожаловалась она, и некоторое нетерпение проскользнуло в устремлённом на разделанную добычу взгляде.

12

диалог переклинило. переписывать не хочу и не буду >_<

- Все мы чудовища... – Пробормотал в ответ Король, в ответ на ее горячее возражение, и отвел глаза, потому что все едино, все в корне своем ужасающе и необратимо, точно пламя пожара, достающего до небес. Чистая сила, их воля, их шалости, их игры, все одно, все поднимается от земли и тянется к небу порывом, свойственным всему сущему. И он улыбнулся чему-то, нарезая мясо крупными кусками, и улыбка вновь вернулась на его губы, когда, темная и гибкая, Лиадэйн потянулась ближе и ее горячий язык коснулся кожи.
- Голодная? Ну потерпи, я угощу тебя кое-чем новым.
И все то время, пока он закапывал мясо в созревшие угли, не проходило ощущение взгляда, чужого и пристального, ощущения чуть более острого от толики колдовства. Странно было обладать ею, чувствовать близость и свою власть над этим могучим существом, хищником, способным с легкостью растерзать его, зверем диким и свободным, но, одной крови с ним, одного народа и одной ветви. Ее отличала удивительная прямота, искренность, которую он когда-то знал, но теперь совершенно забыл, и забыл даже о том, что что-то потерял, но теперь, увидев вновь, вспомнил. И... что за чувство? Горько? Страшно потерять?
Элестрин отмывал руки в речушке, тщательно, словно брезгливо, выскребал пятнышки спекшейся крови, и все думал, думал. Нет, он не боялся, что Лиадэйн скроется в чаще, растворится в тенях, недосягаемая и незримая, он знал, что это случится. Что-то другое.
- Не бойся ничего. – Приблизившись, Король присел на корточки и мягко коснулся ее плеча, повел выше, топорща нежную шерсть, - Я хочу кое-что показать.
Поднявшись во весь рост, он отступил на шаг, туда, где земля была ровнее и только улыбнулся вопросительному взгляду желтых глаз. И другие глаза, тоже желтые, золотые и лунные, распахнулись в ответ на зов, режущий взблеск вдоль струн, острия колок, изгиб грифа, похожий на изгиб крыла – величайшее из колдовских сокровищ Элестрина Майана, Золотая Волна словно соткалась из ничего и принесла с собой горьковатый аромат пустоты. И птичьи руки мага погрузились в окутывающее ее сияние, первое мягкое прикосновение к струнам кончиками пальцев было словно приветствие, и она отозвалась, не струной, но самой своей сущностью. И затрепетал свет в его руках, полыхнул ярче и стал аккордом, и полился, погребая в себе и шум ветра, и голоса трав, и незамысловатую песню реки, все стало ветром, все стало сумятицей туч и клики птиц, сбившихся с пути, сыпались сверху вниз. Король ответил им, одним неясным словом, словно позвал тайной речью покорных ему небесных странников, а потом запел, и голос соединился с музыкой и слова стали видениями, затмившими все вокруг.
Фернас не знал этого языка, но на нем была написана много лет и веков назад баллада о нем. Льстивая и где-то даже лживая, но единственная, что осталась в память о победе повелителя сидов над тем, что победить нельзя, над тем, что было как огонь в живых ладонях – не усмирить, не удержать, только восхищаться и верить в свое превосходство, в свое обладание... как наивно.
Родившись, она была чарующим цветком, полных раскаленных искр и ладоней, протянутых в пустоту, и в черноте, в которой мерцал лишь успокаивающий силуэт арфы и ее повелителя, родился пламенеющий бутон, и он стал девой, и она стала танцевать, разгоняя мрак. Она не была ни красивой, ни мудрой, она была просто женщиной, одинокой и свободной, и счастливой своей чудовищной силой, этим светом, что она почитала за красоту и благо. Она была монстром, ведьма Танцовщица, чьи легкие шаги иссушали леса и выпивали саму землю, переламывая чернеющие колосья, она брала предназначенную для этой земли жизнь и играючи изливала в иную форму, какая была угодна мимолетной мысли или капризу. Нет конца печали, не остановить листопад. Мертвый лист запутался в волосах Лиадэйн, огненный и рыжий, словно вобравший в себя ярость пламени, такое слабое, такое бессильное подражание...
Слова сплетаются в крепь, отдают глухой солоно-сладкой тоской, и если соль это слезы на щеках, то что было сладостью, неведомо. Арфа гневно кричала, и листопад стал белым и седым, стал пеплом, и испуганные люди смотрели из мрака, и плакала навзрыд безымянная девчонка, обнимая мертвеца. А ведьма все танцевала, и воздевала немыслимо сильные руки, и горела, пылала своей стихийной яростью: не остановить. Не человек и не дух, не сосуд, но врата, через которые приходят самые злые ветра, самые безжалостные мысли.
Дохлая белая собака на черной земле. Покосившийся дом с выбитой дверью. Колокольчик над окном. Ребенок протягивает цветы. А ведьма все танцует, и кричит в унисон с Золотой Волной, и череда видений неотличима от реальности, неотделима от голоса Элестрина Майана, которому просто захотелось вспомнить и рассказать, о том, как он победил.
И о том, как выглядят чудовища.
И о том, что он хотел больше всего на свете.
Пламя.
Серые горы, из которых кто-то выпил цвет, серый лес с голыми ветками: листопад окончен, время вышло, и одетая в обноски крестьянка устало бредет без дорожки, без тропы, через камни и пепел, только в глазах горит ярость той неукротимой силы, что сотворяет миры и опрокидывает их: кто встанет против такого? Кто этот безумец? Маг с белыми крыльями, он ждал ее, мальчишка в золотой короне, единственный, кто не побежал.
Пламя стало вихрем, выламывающим деревья, ветер сорвал корону и швырнул жалкий знак избранности на землю, тучи в небесах сошлись к одной точке десятью чудовищными спиралями: маг поднял руку и что-то сказал ведьме.
В балладе он отчитывал ее, точно нашкодившую дочь, которой у него никогда не было... на самом деле он трясся от ужаса. Только безумец ступит в пламя без страха.
Ветер нес белые перья, ветви и знамена, тряпки и птиц с изломанными крыльями, ураган рвал облака и сбрасывал их за горизонт, а ведьма шла вслед за магом, и в ней больше не было огня, как будто он выпил его досуха. Она шла, спящая, и глаза ее были закрыты, через пустыни и через мертвые города, шла по мосту над морем-без-воды, шла по чудесному саду, и ветви хлестали ее по бледным щекам. Танцовщица рухнула, не просыпаясь, в тени огромного ясеня, и осыпавшаяся листва укрыла ее, и маг рассмеялся своей победе, счастливый как мальчишка.
Монстры рождаются, когда воля слабее силы, вложенной в умелые руки.
В мире сидов так легко стать чем-то восхитительно-ужасным...
Но он уже не думал об этом, сквозь видения чудесного сада Мол Риама проступали деревья обычного леса, исчезла арфа, оставив после себя только золотое сияние, стали слышны обычные звуки, а Король-Чародей резал на кусочки самолично приготовленное печеное мясо и кормил с рук свою игриво щурящуюся подругу.

13

Было волнующе-сладко быть вот так на самой границе света от костра и наблюдать, наблюдать за тем, как птичьи пальцы ловко управляются с мясом, источающим этот восхитительный аромат крови и соков. Волнующе ещё и потому, что Лиа сама не была уверена, что справится с искушением и бросится - вот так, без предупреждения - дабы взять своё... свою д о б ы ч у.
И только пушистый хвост широко и резко отмахивал из стороны в сторону, но сложно было однозначно интерпретировать это звериное движение.
Но вот Майан закончил укладывать мясо в огонь (Ли наблюдала за этим с беспокойством – ей не хотелось делиться с этим жадным всеядным чудовищем, и, не доверяй она так Элестрину, не позволила бы так кощунственно поступать с мясом!) и направился в ручей – смыть кровь, подобно тому, как омывалась она.
Лиадэйн не следила за ним – только за костром. Но тем не менее, его возвращение не стало для неё неожиданностью, и острые ушки дрогнули, уловив его шаги. Когтистые лапы прошлись по шерсти, вызвав у хозяйки мурлыкающий отклик.
- Не бойся ничего. Я хочу кое-что показать.
Сеидхе удивлённо и заинтересованно приподнялась. И даже не успела понять, что за вещица соткалась из воздуха в руках короля, как её магия захватила её и подчинила себя, подмяла, как маленького котёнка…
Это было грозно и зловеще, внушительно и гордо, звонко и волнующе. Не всё из того, что воспевал голос Майана, было ей понятно – но тогда на выручку приходили образы-иллюзии. К её чести, Лиа быстро поняла, что они подобны той лже-пустыне, что почти убила её во время их славной погони. Но даже осознавая морок, даже не будучи воспитана в обществе высших ши, она не могла отдать должного его великолепию.
Это было и жутко, и сладко, и шерсть сеидхе встала дыбом от ушей до кончика хвоста, а сама она не могла пошевелиться и не издать не звука. Рядом с ней словно танцевали Жизнь и Смерть, а Рок аккомпанировал им на этом странном инструменте, который оказался в руках её любовника.
И этого было немало, и этого было мало – целый мир, не то, что одна маленькая ши, не смог совладать с этой магией и стал разваливаться вокруг неё на куски – а она сидела, не в силах сдвинуться с места, и жадно внимали её глаза и уши тому танцу, той музыке и песни, что, казалось, были в силах изменить мир… а на деле были тенью прошлого.
Но о том ей сказал много позже сам Майан, обнаружив своего пушистого зверька распушенным, притихшим и присмиревшим в траве, будучи не в силах сбросить с себя вериги впечатлений от увиденного.
Тогда он на руках перенёс её к костру, и с рук же кормил мясом, которое ей внезапно оказалось по вкусу. Уютно устроившись в его объятьях, сеидхе жадно брала из его рук каждый кусочек, облизывая когтистые пальцы от сока и жира и почти не замечая, что Элестрин улыбается её невинному поведению. Его это в самом деле развлекало и радовало, такие повадки лесной хозяйки… Такое зрелище стоило того, чтобы почти не есть самому. В конце концов, когда он снова…
Впрочем, не стоит о том.
…Несколько позже, сытая и умиротворённая Лиадэйн растянулась возле него, лицом к костру. За короткое время она настолько осмелела, что даже искры и треск не заставляли её отпрянуть от этого голодного, неукротимого чудовища.
Майан гладил её по шёрстке, и сеидхе довольно щурилась, чувствуя себя почти счастливой.
Потом он начал что-то говорить, и она, извернувшись, потянулась к нему и приложила ладонь к губам короля, заставив его замолкнуть.
- Вы слишком много времени тратите на слова, дети Неба… - она улыбнулась не без лукавости и прянула ушами. – Вслушивайтесь в себя, в других и в мир вокруг… слушайте сердце. И поступайте, как оно велит… - она всё больше тянулась к нему, и с последними словами, произнесёнными слабым шёпотом, убрала ладонь от его губ, и сама прильнула к ним.
Костёр дрогнул и качнулся в сторону, как будто пламя не желало оставаться одно и хотело обратить на себя их внимание. Но сиды уже вновь забыли обо всём на свете, крылья Майана сомкнулись за спиной его гибкой женщины, и пламя осело и поблёкло, подчиняясь их выбору.

...Поутру Ли проснулась раньше короля. Гораздо раньше... Собственно, просыпаться засветло не было чем-то из ряда вон выходящим для Лесной хозяйки.
Ну а тут ей предстояло дело. Правда, оно не было из разряда приятных...
Сеидхе повернулась к Майану. Тот спал, как дитя, с невинным и даже мечтательным выражением на лице. Лиадэйн улыбнулась, проводя пальцем по его щеке.
"Мой милый, крылатый мальчик..."
Утро было прекрасно. Солнечные лучи, робкие и ломкие, неуверенно пробирались меж листьев, и ещё не освещали лес - но разгоняли полумрак под его кроной.
"...Если бы ты знал, что для меня значит твой визит, твоя охота и твоё присутствие..."
Он шевельнулся, и сеидхе убрала руку. Поднялась на ноги и гибко потянулась.
"...Но мы оба знаем, что ты не останешься здесь надолго. Ведь так и должно быть. Ты - лучшее, что было у меня, мой король, но как долго продлится для меня это чувство - я не знаю. Потому будет лучше, если ты уйдёшь. С позволения Леса, и с моим благословением..."
Взбудораженные тонкими лучиками, начали робко распеваться первые птицы. Лиадэйн наклонилась, кратко целуя сида в лоб.
"...Я не буду брать с тебя обещания вернуться. Достаточно того, что ты оставил память о себе. И я бережно сохраню её". - Сеидхе с нежностью коснулась собственного живота.
Спустя несколько мгновений кусты шевельнулись, пропуская бесшумно ступающего черношкурого зверя.
Повелитель Птичьих стай снова пошевелился, поворачиваясь набок и не подозревая, что остался в одиночестве.
...Снова...
А птицы пели всё звонче и веселее, приветствуя новый день.

Отредактировано Liadain (2015-04-16 02:17:11)

14

Была ночь, был день: солнце вставало на востоке и на востоке тонуло, пела нескончаемую песню лесная река, пела листва и ветви, и ревниво следили за сим золотые глаза из-за неодолимой решетки мерцающих струн.
Тускло горел день, чернела ночь: двое не видели различия, время перестало существовать и распалось цепью белесых огней в небе и под землей. Токи тайных вод, колебания колдовского эфира, дрожь скальных корневищ и крики неведомых тварей за границами и гранями – что уравнится, что перевесит чашу, когда руки сплетаются с руками, и два дыхания смешиваются в одно?
Угас день и растворилась ночь: в безвременье погрузились ослабевшие ладони, те, что покрывала шерсть и те, что белели чешуей и птичьими когтями, губы пили горечь из пустого воздуха, и сиротливо кричала одинокая выпь за вздыбленной гривой деревьев. Паутины сумерек легли на крылья; не разбуженный ими, Король видел странные тревожные сны о черном колодце и о двоих, что стояли подле его каменной оправы, но не видел лесной тени, что таяла в иных тенях, как не слышал ее горестного крика вдалеке, неотличимого от воя дикого зверя, эти звуки и движения предчувствием пробирались в его сон, переплетались с ним, гасли в нем, как биение умирающего сердца.
Утро стало освобождением от шепота и яростного тоскливого зрака черного колодца, что манил и тянул, звал зовом, что был неясен, но неодолим. Что-то случится, и гудела боль в горячих висках, а Элестрин Майан все силился понять, что произошло, пока он спал.
- Лиадэйн!
И зов эхом катится назад, неотвеченный, и посланные птицы, возвратясь, в бессилии щебечут, садясь на плечи и на пальцы.
- Лиадэйн!
Не зов уже, крик. Это одиночество, оно почти болезненно, оно почти страшно, оно неотвратимо, но оно длится единственный миг осознания. Усмехнувшись над своей непрошенной печалью, Король поднял голову и взглянул в небо, пересеченное ветвями и листвой, а мгновение спустя легкий белый лебедь взмыл к облакам пологой спиралью, оставив сиротливую кобылу жертвой глухому лесу.

С тех пор настала осень, прошли дожди, прошли ветры и прошли снега, но всем им не удалось стереть воспоминания о гибком зверином теле, что извивалось в руках, и чей жар опалял. Лиадэйн, словно жгучий яд, просочилась сквозь его ледяную броню и выжгла узор своего имени глубоко в груди, и излечить этот непрошенный знак можно было лишь новой встречей, но, сколько он не приезжал в окрестности Сморафских гор, даже не сумел отыскать того ручья у скалы.


Вы здесь » Black&White » Истории минувших дней » Идеальный зверь Лиадэйн


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно